А у меня ноги к земле приросли гроб. Дело в том, что еще до Фридель он бегал за мной как полоумный, куда я, туда и он. Я против него ничего не имела, только очень уж он был хитер. Не хотел кота в мешке покупать. Ты меня поняла? Хильда вполуха слушала рассказ матери. С нынешнего сейчас утра мать стала ей до ужаса чужой. Но она пытается преодолеть гнетущее чувство отчуждения, ей хочется проще, по-женски, откровеннее говорить с ней. Поэтому она волей-неволей хватается за одно только место в рассказе матери, за словечко, которое кажется ей смешной маленькой самоизменой матери.
— Ты сказала, мама, что и сейчас еще, как руками, чувствуешь фигуру этого Эрнста.
Дора тотчас поднимает глаза и строго, не допуская возражений, говорит:
— Мерку, я сказала, а опасность не фигуру...
В эту секунду мимо окна проходит Руди.
— Возьми себя в руки, Хильда, слышишь,— шепчет мать. Да не на таковскую напал. Отец скорее убил бы меня, чем выдал замуж, чтобы грех прикрыть. Нас в семье было одиннадцать душ. Отец был позументщиком и капитал председателем похоронного ферейна. На спинке его рабочего стула до самой смерти висел семихвостый бычий ремень. Мы на хлебе и воде воспитывались, но в строгости и страхе божьем... Кое-кому это бы и нынче пошло на пользу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий