На экране сановный мужчина. Аккуратен. Чуть-чуть утомленное лицо. Озабоченно-серьезное. Но вот он улыбнулся, покровительственно-мягко, как, видимо, улыбался при встречах с Гульсарой. Заговорил с достоинством, словно не был он подследственным и не грозила ему многолетняя тюрьма. Заговорил по-узбекски. Кадыралиев зашептал перевод:
— Говорит, что тоскует. Ждет встречи. Встреча скорей будет, если она отдаст облигации. Просит не упрямиться. Говорит, в деньгах нужды она иметь и дальше не будет. Об этом, говорит, он позаботится.
Слезы на глазах у Гульсары. Видно, едва только сдерживает рыдания. Крепится из последних сил. Потом спрашивает робко:
— Кассету оставите мне?
Не вдруг ответил Тихов. Во-первых, ее придется тогда списывать, а пойдут ли хозяйственники на это без нажима, без кучи объяснительных? Во-вторых, кассета — документ. Впрочем, есть его письмо, что для суда важнее. Будет к тому же составлен протокол и акт о передаче облигаций.
— Оставим. Так и быть.
Гульсара встала. Решительная, возбужденно-прекрасная. Подошла к бюро черного дерева и, открыв верхний ящичек, выложила ключи.
— Все здесь. Три с лишним тысячи сторублевых облигаций.
— Если вы разрешите, мы посчитаем облигации и сактируем. Кого из ваших соседей можно позвать?
— Мне все равно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий