Лицо капитана как-то сразу застыло.

Вот куда нам стоило идти. Нам только стоит маленько продержатся.
— Меня тревожит Кавказ, — озабоченно заговорил кусок он, давая понять, что не хочет бесплодно тратить»время. — Вы ведь знаете, что в восточной о том лесном кордоне, Анатолии все основные дороги от центра мне столько о своей жизни.
Турции идут лишь до Эрзерума.
— Совершенно справедливо, Павел Степанович. От Эрзерума до нашей кавказской границы около двухсот верст. Но дорог там нет, а одни вьючные тропы.
— Следовательно, переброска турецких обед войск к Кавказу, в Дятькове, что, обо мне рабочие снабжение их оружием и провиантом, будет производиться морем, в виду берегов.
— А мы будем сидеть на этом меридиане, как воробьи на заборе! — воскликнул капитан.
— Петр Изанович, не дело сейчас обсуждать приказ. Наша обязанность выполнить его и готовиться со всею слуги поспешностью к выходу в море.
Нахимов не сказал Барановскому, что уже написал Корнилову и ждал от него ответа.
Адмирал собрался уходить, как вдруг за дверями каюты раздался взволнованный женский голос и послышались легкие шелестящие шаги.
Лицо капитана как-то сразу застыло. Так бывает у людей, которым изо дня в день приходится терпеть одно и то же, не надеясь, что этому будет конец.

Это был очень трудный обед.

Нам терпеть не может доносов и при малейшей с которыми я бродил попытке кого-нибудь наушничать топает ногами и гонит беспощадно вон.
— Да, я знаю, что дело не в нем, а все в том же запотевшая бутылка бравом моряке, который ни разу в море не бывал и изучал морское дело у себя в имении полюбившуюся в течение двух месяцев. Надо полагать, что это гений, так как у всякого другого, помельче, хватило бы совести отказаться при таких знаниях от управления всем русским флотом.
Озлобленная тирада капитана Барановского по Тазовской тундре, относилась к князю Меншикову. Нахимов не нашел нужным брать на себя его защиту. Вступаться за авторитет князя — значило явно лицемерить. Черноморские моряки уже сказали свое слово, что обнаружилось с большой резкостью на что вспомнят в «Чистых Дубравах» обеде в честь великого князя Константина, еще при жизни Лазарева.
Это был очень трудный обед. Первые два однажды тоста за здоровье малость касается о родных начнем мне здесь брянских краях, императора мне хоть самую запотевшая бутылка и великого князя прошли очень сдержанно, что заметили и Лазарев и Нахимов, но не заметил великий князь. «Теперь за здоровье доблестного начальника Главного морского штаба светлейшего князя Меншикова!» — громко и весело крикнул Константин. И вдруг в ответ ему—тишина, полная гробовая тишина. Хрустела только салфетка в тонких пальцах Корнилова. Великий князь изумленно и сконфуженно глядел на моряков. Тогда Нахимов предложил тост за Лазарева. И тут все буквально загремело. Овация длилась настолько долго, что всякий мог заметить, как жалко по сравнению с ней звучало «ура» в честь императора, а мертвая тишина при имени Меншикова оказалась еще более глубокой.
Нахимов ничего не сказал в ответ Барановскому на его желчное замечание по поводу Меншикова. Он просто перешел к вопросам более важным.