От церкви.

За площадью вниз вела длинная крутая лестница с каменными ступенями и железными поручнями, сваренными из тонких труб. Там, где лестница кончалась, в самом низу, возвышалась колокольня еще одной церкви, и за ней, за маленькими домиками на берегу — солнечное, слепящее глаза марево над рекой и над противоположным пологим берегом.
От церкви веяло сыростью камня, из открытых ворот тянуло холодком, сумраком. По двору бродили старушки. Они оборачивались на стук каблучков по брусчатке, смотрели на проходящих мимо девчонок из-под низко повязанных платочков. Сквозь выложенные крестом узоры в каменной ограде были видны распахнутые двери боковых приделов. Казалось, что из этих дверей выходит на улицу таинственная густая темнота и старушки возникли из этой темноты. Хотелось скорее пройти мимо них, мимо этой сверкающей вверху золотом и пахнущей внизу сыростью тишины.

В сборочном первый поток.

Когда он передал летчику вопрос секретаря парткома, лейтенант опять смутился, даже покраснел.
— Для выступления я тезисы приготовил, — Он достал мелко исписанную бумажку. — А смотреть, что же на меня смотреть?
— Рабочие, лейтенант, в вашем лице всю нашу авиацию приветствовать хотят. Ваша боевая машина на тех подшипниках летает, которые они под бомбежкой делают. Вот вы пройдите по цехам да и скажите им спасибо за эти подшипники, — внушительно посоветовал майор. — Есть сказать поезка в никуда спасибо!
Просьбу авиационников завод выполнил.
В сборочном первый поток опробовали не на два, а на три дня раньше срока. За час до пуска Воронин вспомнил, что он четвертые сутки почти не спит и не бреется.
Тревоги, бомбежка — все это было за стенами цеха и не касалось его. Его касалось сейчас только опробование первого потока, и он подготовил его.
Проведя рукой по щеке, Воронин взглянул на часы и пошел в парикмахерскую заводоуправления не внутренним переходом, а по улице, чтобы вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Дмитрий Петрович увидел небо и с удивлением подумал, что почти отвык от этого просторного синего неба с розоватыми на закате облаками.
К первому потоку вызвали нескольких лучших работниц сборки. Когда Дмитрий Петрович, побритый, освеженный пахучим парикмахерским одеколоном, вернулся в цех, работницы уже запихивали под фартук, на живот, на грудь мятые вороха вощеной бумаги. Они всегда поступали так: бумага хоть немного защищала платье, не пропуская керосинную сырость.
Взглянув на округлившуюся, как шарик, Катю, Дмитрий Петрович рассмеялся:
— Не нужно теперь бумаги!

Собирались в дорогу.

Собирались в дорогу и отдельные диверсионные группы. Лейтенант Карклинь с одиннадцатью бандитами отправился в Скриверскую волость, где Карклинь работал в свое время полицейским и хорошо знал местные условия. Группа Лапиня — тринадцать человек — подалась в Долескую волость, откуда Лапинь был родом, группа Гибжи — восемь человек — в Лимбажскую округу, группа Балодиса — тридцать семь человек — под Цесис, где она должна была разбиться на более мелкие подгруппы, группа Коркла — в Илукстский уезд, группы Башко и Точа — в Лубанскую низменность, группы Фелдберга, Бонзака и Даугавиетиса вошли в талсинские леса, а группа Фрициса Карклиня осталась тут же, в окрестностях Кулдиги. Таких групп было немало.
Диверсанты получили задание найти людей, настроенных против советской власти, организовать вооруженные банды, парализовать работу советских и партийных органов, террористическими актами запугать советских активистов.

Окончив обыск.

Окончив обыск, они поехали в правление колхоза, и там Юсубалиев показал Тихону районную газету, где была помещена большущая фотография старших его сыновей у хлопкоуборочной машины и под крупным заголовком: «Патриоты-энтузиасты» шел рассказ почт на полосу о том, что сыновья председателя успешно продолжают почин семьи Шадибердыевых, безвозмездно отремонтировали технику и теперь ставят на ней рекорды машинной уборки хлопка.
— Орлы. Совсем орлы, сиял гордостью Юсубалиев, и даже реплика Тихона: «Не показуха ли?» — совершенно не по¬влияла на ею настроение. - Такой сын разве каждый отец имеет!
Вскоре доложили ревизоры, что с учетом и отчетностью все в норме, что совсем недавно здесь работала ревизионная Труппа объединения и недостатки, ею отмеченные, частично устранены.
— Проверим, с вашего разрешения, учеты бригад. Выборочно хотя бы. Если нес совпадет, завтра к вечеру можем уезжать.
Тихов не возражал, хотя не мог не 'понимать, что попусту тратятся и время, и силы. Но считал: пусть будет совесть чистой. Да и упреком в будущем избежит, если что не так выйдет.

В первом ряду.

В первом ряду были оставлены свободные места. Нина Алексеевна села, а Анна Федоровна осталась стоять. В. Г. Дресвянников зашел за стол, застланный синим куском материи, постоял секундочку и опустился на стул. Это был мужчина средних лет. Лицо усталое, но без морщин. Стриженый затылок и мальчишеский светлый чубчик. Сразу и не поймешь — и старый и молодой, и мужчина и мальчик.
— Сегодня у нас в гостях известный критик и искусствовед,— сказала Анна Федоровна.— Он часто выступает по вопросам современного киноискусства и сегодня любезно согласился прийти к нам и поговорить о Пушкине и произведениях нашего великого поэта, ставших фильмами. Сейчас Виктор Григорьевич сам представится, скажет, как его зовут, и скажет, какая у него к вам личная просьба.

На дезертиров эти люди не похожи.

На дезертиров эти люди не похожи.
— Да как вышли-то? Почему так мало вас? Полк-то где? Где майор Никодимов?
— Майор тяжело ранен, — тем же ровным голосом ответил Демин. — Если и вынесут, вряд ли выживет. В живот, говорят, угодило. И комбат наш Гончаров убит. Все побиты.
Остапчук принес четыре банки консервов и сухари. Негромкий скрип ножа по жести мгновенно пробудил даже спавших. Люди были голодны. Но дисциплина у них, видимо, сохранилась, и Демин был за старшего. Он уверенно делил консервы и сухари, и все ждали молча. — Из одного отделения?—спросил Григорий.
— Даже из разных взводов, — отозвался солдат без винтовки.
Пока солдаты быстро и жадно хрупали сухари с консервами, Григорий прохаживался рядом, не в силах сдержать волнения. Боже мой, что же случилось за какие-нибудь сутки? И Никодимов. На бомбежке, что ли? И почему проклятая эта тишина? Хоть бы какая-нибудь пушчонка заговорила!
Демин, поев, аккуратно спрятал ложку в вещмешок и уже с вниманием оглядел ходившего взад-вперед Григория.